Пандемониум - Страница 44

Я не должна была позволять ему прикасаться к себе. Даже приближаться не должна была позволять.

Мысленно я все время приношу извинения: «Простите меня, простите, простите».

Но я не уверена, перед кем извиняюсь, перед Рейвэн, перед Тэком или перед ними обоими.

Воду так и не принесли. И еду тоже. А потом, ближе к середине дня, в воздухе происходят какие-то перемены, это уже не эхо от звука падающих капель воды и не холодные подземные сквозняки.

Впервые за несколько часов Джулиан смотрит в мою сторону.

— Ты слышишь?..— хочет спросить он, но я подношу палец к губам.

Голоса в коридоре, звук тяжелых шагов. Это не один тюремщик, к камере приближаются несколько человек. Сердце начинает учащенно биться в груди, я инстинктивно оглядываюсь по сторонам в поисках оружия. Кроме ведра, здесь нечем обороняться. Я уже пыталась открутить ножки от койки, но безрезультатно. Мой рюкзак лежит в дальнем углу камеры, и как раз в момент, когда я решаю нырнуть за ним (что-то лучше, чем ничего), в замке со скрипом поворачивается ключ и дверь распахивается настежь. В камеру входят два стервятника. Оба вооружены.

— Ты.— Первый стервятник, мужчина среднего возраста с нереально белой кожей, тычет в сторону Джулиана прикладом,— На выход.

— Куда мы идем? — спрашивает Джулиан, хотя должен бы знать, что ему не ответят.

Он стоит, вытянув руки по швам. Голос его звучит ровно.

— Задавать вопросы будем мы,— говорит бледный мужчина и улыбается, демонстрируя нам желтые зубы и десны в темных пятнах.

На мужчине плотные брюки в армейском стиле и старая солдатская куртка, но он — стервятник, в этом можно даже не сомневаться. На его левой руке я замечаю бледно-голубую татуировку. А когда он делает шаг вперед и обходит Джулиана, как шакал, принюхивающийся к жертве, у меня кровь стынет в жилах. У него на шее метка исцеленного, только очень грубо сделанная, она похожа на три красных шрама. Внутри этих шрамов он вытатуировал черный треугольник. Десятилетия назад процедура была гораздо опаснее, чем сейчас. Мы с детства слышали истории о людях, которые после процедуры не излечились, а сошли с ума, или превратились в «овощ», или стали жестокими, как дикие звери, и навсегда потеряли способность чувствовать что-то или сочувствовать кому-то.

Я стараюсь совладать с паникой, которая разрастается у меня в груди и заставляет сердце подскакивать и спотыкаться. Второй стервятник — это девушка. Ей примерно столько же лет, сколько Рейвэн, она стоит, прислонившись к косяку, и блокирует выход. Она выше меня, но я крепче. Лицо у нее все в пирсинге (по пять проколов в каждой брови и по одному во лбу и в подбородке), а еще я вижу что-то похожее на обручальное кольцо у нее в носу. Мне даже думать не хочется о том, где она могла его взять. Еще у нее низко на бедре висит кобура с пистолетом. Я прикидываю, сколько у нее может уйти на то, чтобы вытащить пистолет из кобуры и наставить его мне в лоб.

Стервятница на секунду встречается со мной взглядом. Должно быть, ей удается прочитать мои мысли, потому что она говорит:

— Даже не думай.

У стервятницы какой-то странный голос, трудно разобрать слова, но когда она открывает рот и зевает, я вижу, в чем тут причина. У нее язык блестит от металла. Гвоздики, кольца, проволока — все это «украшает» ее язык, такое впечатление, что она наглоталась колючей проволоки.

Джулиан колеблется всего одну секунду. Он делает резкое, похожее на судорогу движение вперед, но быстро берет себя в руки. Когда Джулиан выходит из камеры под конвоем стервятницы и альбиноса, он выглядит спокойно, как будто собрался на пикник.

И он не смотрит на меня. А потом дверь закрывается, поворачивается ключ в замке, и я остаюсь одна.

Ожидание, похожее на агонию. Я как будто горю в аду. Я проголодалась, хочу пить и совсем ослабла, но все равно хожу по камере как заведенная и не могу остановиться. Я стараюсь не думать о том, куда они повели Джулиана. Может быть, за него в конце концов внесли выкуп и теперь он на свободе. Но мне не понравилось, как альбинос сказал с улыбкой: «Задавать вопросы будем мы».

В Дикой местности Рейвэн научила меня подмечать каждую мелочь, ориентироваться по мху на стволах деревьев, по высоте травы, по цвету земли. А еще она научила меня обращать внимание на несоответствие в деталях. Трава вдруг стала густой, значит, рядом вода. Внезапно все вокруг стихло — где-то рядом появился крупный хищник. Больше зверей, чем обычно? Будет больше еды.

Появление стервятников было нелогичным, и мне это не нравится.

Чтобы чем-то себя занять, я вытаскиваю все из рюкзака, а потом складываю обратно. Потом снова вытаскиваю и раскладываю на полу, как будто этот жалкий набор вещей может сложиться в иероглиф, который даст мне нужную подсказку. Две плитки гранолы. Тюбик с тушью. Пустая бутылка из-под воды. Руководство «Ббс». Зонтик. Я встаю, делаю круг по камере и снова сажусь.

Мне кажется, что сквозь стены в камеру доносятся приглушенные крики, но я убеждаю себя в том, что это игра воображения.

Я кладу руководство на колени и начинаю листать. Псалмы и молитвы все те же, но слова какие-то незнакомые, я не понимаю их смысла. Это похоже на возвращение в те места, где ты была когда-то очень давно, еще ребенком, и теперь все кажется мелким и незначительным. Я вспоминаю, как мы с Ханой умирали от скуки у нее в комнате, от нечего делать рылись в шкафу и нашли там платье, в котором она ходила в первый класс. Мы тогда так хохотали, а Хана все повторяла: «Не могу поверить, что была такой маленькой».

У меня начинает сосать под ложечкой. Кажется, что эти времена были так невероятно, так невозможно давно. Времена, когда я могла сидеть на ковре в комнате, когда мы могли целыми днями болтать и смеяться над всякой ерундой. Тогда я не понимала, какое это счастье — иметь возможность скучать в компании лучшей подруги.