Пандемониум - Страница 2

Я родилась не сразу, новая Лина не появилась на свет одним рывком.

Шаг за шагом... Дюйм за дюймом.

Ползком, корчась в грязи, со вкусом дыма во рту.

Впиваясь ногтями в мокрую землю. Как червь.

Так она приходит в этот мир. Новая Лина.

Когда я больше не могу двигаться вперед, даже по дюйму, я кладу голову на землю и жду смерти. Я слишком устала, чтобы бояться. Надо мной — чернота, вокруг меня — чернота, звуки леса — мое отпевание. Я на своих похоронах. Меня опускают в узкое темное место. Рядом стоят тетя Кэрол, и Хана, и моя мама, и сестра, и даже мой давно умерший отец. Они наблюдают за тем, как мое тело опускают в могилу, и они поют.

Я в черном туннеле. В туннеле туман, но мне совсем не страшно.

На выходе из туннеля меня ждет Алекс, он стоит в лучах солнца и улыбается.

Он протягивает ко мне руку, зовет...

«Эй! Эй! Очнись!»

— Эй! Очнись! Ну давай же, давай.

Голос вытягивает меня обратно из черного туннеля. Я вижу перед собой незнакомое лицо и на секунду чувствую разочарование. Это не Алекс. Я не могу думать, мир рассыпался на отдельные фрагменты. Черные волосы, острый нос, яркие зеленые глаза — кусочки пазла, который мне не собрать.

— Давай же, вот так, не отключайся, оставайся со мной. Брэм, где, черт подери, вода?

У меня под шеей чья-то рука. А потом вдруг — избавление. Холод и влага. Вода заполняет мой рот, мое горло, стекает по подбородку, она смывает грязь и вкус дыма. Сначала я кашляю, давлюсь, почти плачу. Потом глотаю, поглощаю, всасываю, а чья-то рука остается у меня под шеей, и голос продолжает меня поддерживать.

— Вот так, правильно. Пей сколько надо. Все хорошо. Теперь ты в безопасности.

Черные распущенные волосы как палатка надо мной. Женщина. Нет, девушка. Девушка с тонким ртом, у нее морщинки вокруг глаз, а руки жесткие, как ивняк, и большие, будто корзины.

«Спасибо,— мысленно говорю я,— мама».

— Ты в безопасности. Все хорошо. Ты в порядке.

Так появляются на свет дети — их укачивают чьи-то руки, они пьют, они беспомощны.

А потом лихорадка утаскивает меня обратно. Я редко выныриваю в реальность. Ощущения разрозненные: еще чьи-то руки; голоса людей; меня поднимают с земли; надо мной калейдоскоп зелени с вкраплениями кусочков неба. Через какое-то время: запах костра; что-то холодное и влажное прикладывают к моей коже; дым и приглушенные голоса; обжигающая боль в боку; лед и облегчение. По моим ногам скользит что-то мягкое.

А в промежутках — сны. Таких снов я никогда прежде не видела, в них взрывы и насилие, в них плавится кожа и становятся черными от огня кости.

Алекс больше ко мне не вернется. Он ушел вперед, исчез в конце туннеля.

Почти каждый раз, когда я прихожу в себя, эта девушка рядом. Она заставляет меня пить или прикладывает холодное полотенце к моему лбу. Ее руки пахнут дымом и кедром.

И всегда, сплю я, или брежу в лихорадке, или ненадолго прихожу в себя, я слышу это слово. Она повторяет его снова и снова, это слово проникает в мои сны и постепенно отгоняет мрак и выталкивает меня на свет.

«Ты в безопасности. В безопасности. Теперь ты в безопасности».

Не знаю, сколько это длилось, но в конце концов лихорадка отступает, и я, ухватившись за это слово, возвращаюсь в реальность, плавно, как на гребне волны к берегу.

Еще не открыв глаза, я слышу, как брякают тарелки, чувствую запах чего-то жареного и слышу приглушенные голоса. Первая мысль — я дома, в доме тети Кэрол, она сейчас позовет меня завтракать. Утро как утро.

А потом внутри что-то щелкает, и ко мне возвращается память: бегство с Алексом, неудавшийся побег, дни и ночи, которые я в одиночестве провела в Дикой местности. Я распахиваю глаза и пытаюсь сесть. Но тело отказывается подчиняться, все, что я могу,— это приподнять голову, такое ощущение, словно меня замуровали в камень.

Черноволосая девушка, та, которая, как я понимаю, нашла меня и с друзьями принесла сюда (что это за «сюда», я не знаю), стоит в углу возле большой каменной раковины. Она слышит, что я пошевелилась, и резко оборачивается на звук.

— Тихо,— говорит девушка.

Она вынимает руки из раковины, руки у нее мокрые по локоть, а лицо встревожено, как у дикого животного. У нее мелкие зубы, слишком мелкие для ее рта и чуть кривоватые. Девушка проходит через комнату и присаживается возле меня на корточки.

— Ты целые сутки была без сознания.

— Где я? — сипло спрашиваю я.

Слова даются мне с трудом, я сама не узнаю свой голос.

— На Базе,— отвечает девушка и внимательно смотрит на меня.— Во всяком случае, так мы называем это место.

— Нет, я хотела спросить...— Я пытаюсь сложить в голове все, что случилось после того, как я перелезла через пограничное заграждение, но могу думать только об Алексе.— Это... это Дикая местность?

На лице девушки мелькает странное выражение... подозрение, что ли?

— Мы в свободной зоне, это да,— осторожно отвечает она, потом без лишних слов встает и уходит в черный проход в стене.

Из глубины здания до меня доносятся неразборчивые голоса. На секунду я чувствую укол страха — что, если говорить «Дикая местность» было неправильно? Вдруг эти люди опасны? Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь называл неконтролируемые территории «свободная зона».

Нет, нет, кто бы ни были эти люди, они наверняка на моей стороне. Они спасли меня, ухаживали за мной.

У меня с трудом получается занять положение «полусидя», я прислоняюсь затылком к стене из камня. Вся комната каменная, включая пол. Стены из неотесанного камня кое-где покрыты тонкой пленкой черной плесени, раковина допотопных времен, тоже каменная, с ржавым краном, который явно уже давным-давно не работает. Я лежу на узкой жесткой койке, покрытой старыми, протертыми до дыр одеялами. Эта койка плюс несколько жестяных ведер в углу под неработающей раковиной да один-единственный деревянный стул — вот и вся обстановка. В комнате нет окон и ламп тоже нет, только два работающих на батарейках фонаря светят тусклым голубоватым светом. На одной из стен висит небольшой деревянный крест с фигурой распятого человека. Я узнаю этот символ одной из старых религий времен до процедуры исцеления, только не могу вспомнить, какой именно.